Проза - Разделы прозы - Рассказ

В некотором царстве, в некотором государстве жили старик со старухой. Что старик ухлопает, то старуха слопает. Встает рано старик и говорит:

— Вставай, старуха, разогревай мне сковородку, пошел я на охотку!

Ходил-ходил по лесу — никакого вещества не нашел. А старуха сковородку грела, пока она не покраснела.

Идет старик — сидит птичка, под ней двадцать одно яичко.

Хлоп! Старик ее убил. Забрал эту птичку и двадцать одно яичко.

— Ну, старуха, принес я закуску!

— А чего, старик, принес?

— Да вот, убил птичку на гнездышке, под ней двадцать одно яичко.

— А, — говорит, — кобель, не надо так-то бить! Садись-ка на яйца, доводи-ка их до дела, а то ведь они сейчас насиженные, никуда не годные. Доводи их, — говорит, — до дела.

И птицу варить не хотела.

Сидел старик на яйцах двадцать одну неделю. Вывел старик двадцать сыновей. Одно яйцо болтается.

— Садись, — говорит, — кобель, доводи до дела и это! Просидел старик двадцать одну неделю — вывел Ивана-болтуна.

Живут-поживают, добра наживают. Старик забогател, настановил скирдов. Старуха померла. Стали скирды пропадать. Старик говорит:

— Надо, дети, караулить!

Назначил всем черед: по ночи караулить. Ивану-болтуну досталась последняя ночь. Пошел он в кузню, заказал в двадцать пять пудов молоток. Из пуда конопей свил оброть — полтора пуда железные удила.

Все братья проспали, ничего не видали, скирды каждую ночь пропадали. Подошла Иванова очередь. Сел он караулить. До двенадцати чесов досидел — слышит конский топот: кобылица бежит — под ней земля дрожит, за ней двадцать один жеребенок.

Как она топнула ногой — развалился скирд, жеребята к скирду подбежали. Был Иван на скирду, попал в ее молотком между ушей по лбу. Села кобылица на коленки, и убрал ее Иван в оброть и в ленты. Приводит он ее домой, запер ее на двор. Вставает отец:

— Как мой, — говорит, — Иван-подлец?

— Нет, батюшка, я есть рачитель, я твой приказ исполнил. Посмотрел отец, что целый двор лошадей, похвалил Ивана:

— Вот, — говорит, — у меня какой Иван, а вы что? Назвал тех сыновей дураками:

— Большие дураки, не рачительные!

А лошади морские, такая-то красота!

Тут же стали они их делить. Отец себе взял матку. Большие поделили — себе на любки взяли (Выбрали такого, какой понравился). А Ивану-болтуну самый захудалый жеребеночек достался.

Эти собираются на охоту. Иван себе жеребеночка попробовал: руку положил на спину — он гнется. Взял его на сутки пустил в луга, на другие сутки обратывает. Положил руку — он не гнется. Положил ногу — он гнется. Пустил опять на сутки в луга. Приводит из лугов, кладет ногу на него — он не гнется. [Сам садится — он гнется. Пустил опять на сутки в луга]. Четвертый раз садится — он не гнется.

А те уже уехали на охоту. Едет Иван по полю. День проезжает и два проезжает — все братьев своих не видит. На третий день ночью едет и, похож, виднеется огонек. Подъезжает — все видней и жарче. Он и думает: «Знать, братья мои кашу варят».

Подъезжает, а это золотое перо. Жалко Ивану расстаться с золотым пером. А конь говорит:

— Не подымай, Иван, золотого пера: большая будет беда! Все-таки не послушал Иван коня, поднял золотого пера. Съезжаются братья домой — отец приказ дает, чтобы вычистить лошадей:

— Будет нынче смотр (у кого какие лошади есть)! У тех братьев щетки и мыло, а у Ивана — ничего. Те все повымыли, повычистили, а Иван махнул пером — стал конь золотой.

Подводят большие братья отцу на смотр. Все кони чисты, все хороши.

А Иван-болтун вывел — еще лучше: красота! Конь пляшет золотой.

— Что, — говорит отец, — вы! Какой плохонький ему достался, а вывел лучше всех ваших!

Их ревность взяла: как бы его сподобить (Погубить)?

— Давай, ребята, удумаем, чего на него напрасно наговорить. [Пошли к отцу].

— Эх, батюшка, Иван наш хитрый, он нам еще не тем хвалился.

— А что, ребята?

— Он нам хвалился: «Я, — говорит, — не как вы, я достану кота-игруна, и гусака-плясуна, да лисицу-цимбалку». Вот отец поверил. Призывает Ивана:

— Тут ребята про тебя сказали, что ты можешь достать кота-игруна, и гусака-плясуна, да лисицу-цимбалку.

— Нет, батюшка, ничего не знаю.

— Как так не знаешь? Мой меч — твоя голова с плеч! Не хочу я этого, а достань мне!

Тот Иван заплакал, пошел к коню на думу. Приходит к коню — заплаканы у Ивана глаза. Иван говорит:

— Ох, верный мой конь! Вот мне беда!

— Это беда — не беда, а впереди будет беда! Отправляется Иван в иные города. Нашел он кота-игруна, нашел гусака-плясуна и купил лисицу-цимбалку и привез отцу в подарку.

— Что вы, мои сыновья! По крайней мере у меня Иван — голова, все исполнил мои дела!

— Ох, батюшка, Иван не то знает, нам хвалился!

— А что, что, ребята?

— Он говорит: «Я не то знаю. Я знаю, где гусли-самоигры». Потом отец Ивана призывает:

— Иван, привези мне гусли-самоигры!

— Ой, батюшка, я про них и не слыхал, и видеть не видал!

— А что за твои эти отпоры? Привези! Мой меч — твоя голова с плеч! А чтоб гусли-самоигры представил!

Тот заплакал и пошел к коню на думу. Приходит к коню:

— Ой, конь мой верный! Вот моя пришла беда! Конь человеческим голосом объявляет ему:

— Это не беда, впереди будет беда! Утро мудренее вечера! Встает Иван рано, седлает своего золотого коня, отправляется в густые леса. Ехали-ехали — стоит избушка на куриных лапках, на собачьих пятках.

— Стань ты, — говорит, — ко мне передом, на запад задом. Переворотилась избушка. Выходит из ней баба-яга, костяная нога, на ступе ездит, метлом подметает, пестом-крестом погоняет.

— Ах ты, добрый молодец! Зачем сюда зашел?

— Бабушка ты, старушка, не спросила ты у меня, какое у меня горе-беда! Накормлен ли я, напоен ли я, или с голоду помираю?

Та старушка умилилась на его слова:

— Иди, — говорит, — парень, сюда! Слезает парень с коня, входит к ней туда. Сажает она его на стул. Напоила-накормила, про его горе расспросила.

— Ах, бабушка, горе мое большое! Как мне это быть, как мне это вещество добыть?

— Я, родимый, знаю, где эти вещи!

— Ой, ой, бабушка, расскажи и моему горю помоги!

— Парень-красота, мне жалко тебя! Это у моей сестры есть. У ней есть сын — Змей Горыныч. Как же мне это быть, ведь он тебя может сподобить! Ну, уже я постараюсь, свою сестру попрошу. Привяжи, — говорит, — ты коня за шелковы удила. Вон мой двор и дубовый кол. Дам, — говорит, — тебе клубочек, держи ты его за кончик. Он будет катиться, и туда ты иди.

Он идет, клубочек котится. Его двор [Змея Горыныча] на двенадцати цепях, на двенадцати замках. Подходит. Постучался — мать-старушка вышла.

— Ох, парень молодой, зачем сюда зашел? Мой сын прилетит — он голодный, тебя съест.

— Ох, бабушка, ты у меня не спросила, какая моя беда! Голодный ли я, холодный ли я...

Та старушка спольстилась (Поддалась уговорам), повела его в хату. Напоила-накормила, про всё его беду-горе спросила.

— Ну, я твоему горю помогу!

Глядит она на часы. В двенадцать часов Змей Горыныч прилетит, надо Ивана-болтуна прятать.

— Ложись в коник, я буду его встречать, тебя, молодого парня, защищать!

Вот в двенадцать часов прилетает ее сын Змей Горыныч. Сам летит — земля дрожит. Влетел в дом:

— Русь-кость пахнет!

— И-и, сыночек, по Руси летал — Руси набрался, тебе и тут Русью пахнет!

— Собирай, мама, поесть! (Есть захотел.)

Выдвигает она из печки целого быка, подает она ему ведро вина. Выпил он вина и закусил сладко быка. Дело его повеселело.

— Эх, мама, с кем бы мне сыграть в карты?

— Эх, детенок, я бы надумала, с кем в карты сыграть, да боюсь, вред будет!

— Уважаю тебя, мать; никакого вреда не будет, но охота в карты поиграть!

Нечего делать старухе, надо парня из коника вынимать.

— А как, — говорит [Змей], — мы будем в карты играть? Они между собой договор сделали: кто кого обыграет, в дураки введет, тот того ест.

Вот старуха во что бы то ни стало сына вводит в дураки с Иваном-Болтуном. Два дня играли и ввели они его с матерью в дураки. Тот Змей на коленки становится, просит мать и Ивана-Болтуна:

— Не ешьте меня!

— Что ж, отдай мне гусли-самоигры!

Тот Змей своего друга наградил и далеко его проводил:

— Ой, мама, у меня будут гусли еще втрое лучше! Приезжает к отцу Иван, повесил гусли. Ударили гусли играть — гусак стал плясать, лисица-цимбалка стала танцовать.

— Что вы, ребята! Вот у меня Иван — голова! А вы что? Ребята те задумались. Пошли еще на него ложно обдумывать. Больший брат говорит:

— Знаете что, ребята? Я слыхал, в ином царстве есть Марья-королевна — скажем, что «за тебя замуж пойдет» (отцу будут говорить).

Иван спит, а эти ребята к отцу пришли. Он их бронит, из двора гонит.

— Вот он нам, папенька, хвалился, что за тебя Марья-королевна невеста есть!

Призывает отец Ивана-Болтуна.

— Иван, ты хвалился братьям, что вот Марья-королевна за меня невеста есть?

— Ой, папенька, и не знаю ничего!

— Нет, нет, это не отговор твой! Мой меч — твоя голова с плеч! А чтобы представил мне Марью-королевну! Тут Иван-болтун заплакал, пошел к коню:

— Вот беда мне какая! А конь говорит:

— Это беда — не беда, впереди будет беда.

Ну, чего Ивану осталось делать? Забирает своего коня, забирает гусли с собой, и лисицу-цимбалку, и гусака-плясуна, и кота-игруна — ну, словом, всю охоту — и садится на корабль.

Ехали-ехали — приезжают к этому государству, где Марья-королевна есть.

Сейчас она живет над морем.

Марья-королевна не выходила даже никогда по дворцу гулять из своего дома (покоев — М.Н.). Тогда они раскинули свои паруса, остановили корабль. Заиграли они в музыку, в гусли заиграли. Тут Марья-королевна взметалась по дому:

— Ой, папенька, я такой музыки не слыхала отродясь! Ну, что стоит царю со своими прислугами, сенными девками! Пустили ее на море туда посмотреть и послушать. Устроили они к ихней пристани корабль. Отворены были окна [у корабля]. Как она царская дочь, оперлась на окна и заслушалась этой музыки, которой она не слыхала сроду. Не могла она заметить в своих заслушанных думках, когда ее перевалили в тот корабль.

И быстро понесли их паруса оттуда, и увез Иван-Болтун Марью-королевну. Когда привез Марью-королевну, отец обрадовался, плясал, покуда свою лохматую шапку потерял.

— Ну, теперь будем мы жениться! Марья-королевна говорит:

— Нет, погоди, сумел меня увезть — и сумей мою шкатулку унесть!

А старик спрашивает у Марьи-королевны:

— А где ж шкатулка есть?

— Моя шкатулка под столом, на котором батюшка мой обедает среди дома.

Отец призывает Ивана-Болтуна:

— Вот тебе задача: чтобы ты шкатулку привез!

— Ой, батюшка, я не смогу!

— Мой меч — твоя голова с плеч! А привезти шкатулку! Разговору больше нету. Тот заплакал и пошел к коню на совет:

— Ой, конь мой верный, вот мне беда!

— Это беда — не беда, впереди будет беда! Ложись спать, утро мудренее вечера.

Встает Иван, седлает своего коня, отправляется в ту сторону, где был. Приезжает он в это царство, где рождена Марья-королевна.

Идет странник. Покупил он с него одежду с сумкой за сто рублей. Поехал туда, в Марьи-королевны дворец. Махает туда-сюда золотым пером — стал конь золотой. Пустил он его во двор. Выскочили прислуги и сам государь с царицей. Стали они коня ловить и забыли у дома двери затворить. А Иван-Болтун за это время был управен, мог быстро шкатулку в сумку ввалить. Выскакивал он во двор и кричал:

— Не смогу ли я поймать коня?

И быстро попали ноги в стремена. И увез ее, шкатулку.

— Умел меня увезть и мою шкатулку унесть! Теперь старик еще пуще рад:

— Привез шкатулку — жениться буду! Марья-королевна говорит:

— Погоди! Все ты сделал, но сделай то: в море есть двенадцать кобылиц, пригони мне их сюда!

Призывает отец Ивана-Болтуна:

— Чтоб ты двенадцать кобылиц пригнал мне!

— Ой, батюшка, не смогу!

— Нет, нет отговору! Мой меч — твоя голова с плеч! А чтоб пригнал!

Заплакал Иван-болтун и пошел к коню на совет:

— Ой, конь мой верный, вот мне беда! Конь человеческим голосом говорит:

— Теперь беда! Ну, что господь даст! Готовь ты двенадцать кож, и двенадцать пудов бечевы, и двенадцать пудов смолы, и три пуда железных прутьев. И поедем мы к этому морю, в этом море двенадцать кобылиц.

Все это Иван приготовил и с собой повез. Развел котел со смолою, кожей [коня] уматывает, бечевой увязывает, смолой заливает. Пока он двенадцать кож умотал, и двенадцать пудов бечевы увязал на него, и двенадцать пудов смолы улил на него, тогда конь сказал ему:

— Смотри по часам на то место, где я прыгну. Если через три

часа бурки не пойдут в том месте, то прыгай за мной с железными прутьями.

Так тщательно смотрел Иван-Болтун на то место. Через два с половиной часа пошли бурки. Третьего часу не допустили — все кобылицы повыскочили. На коню только осталась одна кожа не порвана, а то всю погрызли зубами с него те лошади.

Теперь говорит Марья-королевна:

— Ну, Иван-Болтун, теперь сумей котел молока надоить из них.

— Ой, Марья-королевна, не могу я их подоить! Отец говорит:

— Нету отказу. Мой меч — твоя голова с плеч! Заплакал, пошел к коню на думу. Конь говорит:

— Не горюй, Иван-Болтун, это неважно!

Принялся Иван-Болтун за работу. Надоил из них котел молока.

Теперь Марья-королевна говорит:

— Теперь надо молоко кипятить! Пошел Иван-болтун к коню на думу:

— Ой, конь мой верный! Какие мне приказы! Велели молоко кипятить!

Конь говорит:

— Это неважно!

Теперь сказала она, Марья-королевна:

— Как молоко закипит, скажите мне. Потом пошел он к коню подумать.

— Ну, — говорит [конь], — когда скипятишь молоко, тебя будут заставлять прыгать в него, купаться. Когда я в конюшне храпну до трех раз, тогда ты прыгай.

Скипятил Иван молоко. Из края в край закипело. Доложили Марье-королевне. А старик так и не отпускает, смотрит на нее. Идут они, с стариком Марья-королевна, к кипяченому молоку, к котлу. И требуют Иванушку:

— Ну, Иванушка, все ты сделал, сделай теперь — в кипучем молоке искупайся!

Котел кипит, молоко аж выскакивает. Снявши рубаху, Иван долго на краю котла стоял, от своего друга верного известия ждал. Когда конь в конюшне храпнул, той минутой и он прыгнул. Из края в край до трех раз проплыл.

Так был хорош, а то еще лучше красавец стал. Стал кровь с молоком.

Марья-королевна говорит на старика:

— Ну, прыгай и ты туда!

Тогда старик прыгнул в молоко — и развалились его кости. Иванушка с Марьей-королевной перевенчался. Живут-поживают, добра наживают: я ж у них была и мед пила — по губам текло, а в рот не попало.

И басне конец.